Возвращаться в заброшенный храм Дун Ли не хотел. В отчаянии расхаживая по городу в поисках хоть какого-то приработка, он повсюду натыкался на презрительные взгляды – никто не собирался нанимать бродягу с перевязанной головой, считая его лихим человеком, вынюхивающим, где можно хорошенько поживиться. А на самом деле Дун Ли вынюхивал лишь одно – запах еды, купить которую он больше не мог. А яств вокруг готовилось множество – в котлах уличных харчевен булькал жирный бульон с зеленью и кусками тофу, дымилась паром лапша, посыпанная рубленым мясом, источали волнующий запах теста и сытной начинки белые баоцзы, выложенные на плетеные корзины и выставленные на продажу…
Тогда-то вконец оголодавший парень и решился на кражу. Несколько раз прошел мимо прилавка с пирожками, истекая слюной и пытаясь унять волнение и страх. Улучил момент, когда крикливый торговец в грязной куртке отвлечется на подсчет денег. Подбежав к корзине, схватил обеими руками несколько пирожков – они смялись в его пальцах и обожгли брызнувшим соком – и понесся что есть силы вдоль улицы, надеясь выскочить на задворки находящегося рядом рынка, смешаться с толпой, затеряться среди тележек и тюков. Но сил у избитого рикши оказалось немного, да и голосистый продавец своим визгом мигом собрал толпу, которая бросилась вслед за Дун Ли.
«Держите, держите вора! – неслось ему вслед. – Лови его!»
Что случится, если его поймают, парень знал хорошо. Ему доводилось несколько раз видеть расправу толпы над воришками. Ценность украденного никакой роли не играла – будь то схваченная с воза рыбина или подрезанная с пояса связка монет, – если преступника настигали, то валили на землю и первым делом топтали, прыгали, били по самым уязвимым местам. Несчастный обычно подтягивал колени к груди, обхватывал голову руками – но вот толпу раздвигали плечами люди с мотыгами, мясницкими топориками или просто увесистыми палками. Деловито, будто пропалывая овощи или молотя рис, они работали инструментами до тех пор, пока пойманный не превращался в бесформенный кровавый кусок. Еще живой, человек беспомощно трепыхался, тыкался обезображенным лицом в землю, взмахивал обрубками рук и волочил за собой перебитые ноги. Умирали воры, как правило, прямо на улице. А если поспевала на шум полиция, то уже в участке – куда их, не особо церемонясь, тащили на куске брезента.
Дун Ли мчался вдоль длинной глухой стены, с ужасом сознавая: он ошибся переулком и вместо рынка оказался в жилом квартале. Топот и крики за спиной нарастали. Тогда-то и спас его хозяин чайной лавки – именно в его ворота заскочил отчаявшийся парень, упал, задыхаясь, посреди квадратного двора. Через мгновение вымощенная плоским камнем площадка заполнилась разъяренными людьми. «Смерть ему! Тащите наружу!» В толпе возбужденно потрясали увесистыми палками и бамбуковыми шестами, размахивали ножами.
Хозяин дома, выглянув из дверей, мгновенно оценил обстановку. Преследователи прижали вора к камням. Один чумазый мастеровой намотал косу несчастного на руку, занеся над его головой молоток.
Как удалось старому и тщедушному Чженю угомонить толпу, парень не понял – от страха он зажмурил глаза, в ушах стоял бешеный стук сердца. Пересохшим ртом Дун Ли ловил воздух. Рассудок сковало предсмертным ужасом, тело сотрясала крупная дрожь.
Досталось парню изрядно – многие не упустили возможности как следует попинать свою жертву. Возмущенные крики еще метались над головами толпы, но хозяин уже рассчитался с тяжело дышавшим продавцом пирожков и махал руками, выпроваживая всех со двора. Дун Ли лежал, прижимаясь щекой к холодным плитам, и ему казалось, что он висит приклеенный к огромной стене, основание которой скрывалось в мглистой бездне, а верх терялся в тучах…
«Не думай, что я пожалел тебя», – сказал ему дядюшка Чжень чуть позже, отпаивая чаем и смазывая пахучей мазью многочисленные ссадины. Слово «тебя» спаситель бывшего рикши, а ныне вора-неудачника, произнес с нажимом. Даже выставил в сторону Дун Ли смуглый указательный палец и покачал им. «Благодари Небо, что ты похож на моего сына, будто брат-близнец, а то бы я не вмешался. Разве что попросил бы тебя на улицу выволочь – чтобы двор не запачкали».
О том, где сейчас сын Чженя, парень расспросить не решился. Но старик, несмотря на напускную суровость, обладал мягким сердцем. Выслушав историю скитаний Дун Ли, он покачал головой и предложил бедолаге переночевать у него в доме, где жил совершенно один. Наутро накормил его кашей и напоил чаем. Посидел, вглядываясь в лицо юноши, думая о чем-то своем. Затем хлопнул себя по коленям и предложил Дун Ли остаться у него – за кров и еду помогать торговать в лавке. Парень с благодарностью упал в ноги своего спасителя. Так и началась его работа в чайном магазинчике. Хозяин не пожалел о своем решении – работник схватывал всё на лету. Быстро стал разбираться в сортах, знал, как следить за хранением товара, правильно взвешивать и заваривать. Спустя некоторое время дядюшка Чжень принялся учить его грамоте. А как-то вечером, довольный успехами помощника, разоткровенничался и рассказал ему, что жена его умерла пятнадцать лет назад, а сын не захотел провести всю жизнь за прилавком. Наслушавшись рассказов приезжих, подался на заработки в Шанхай – сначала портовым грузчиком, затем устроился юнгой на рыболовное судно. И вот уже десять лет от него ни слуху, ни духу. Погиб ли он в шторм, попал ли в руки пиратов или мятежников, подхватил ли какую смертельную болезнь, а может, живет себе припеваючи – старику неизвестно.