Тираны 2. Императрица - Страница 24

Хозяин дома тяжело задышал и вдруг потянулся костистой рукой к парню, сумев взяться за край халата. Лицо его искажала гримаса ужаса и боли.

Дун Ли без труда высвободился из слабой хватки. Подхватив жертву за подмышки, оттащил от входа и усадил на пол, привалив спиной к едва теплому кану.

Среди лоскутов ткани, валявшихся под ногами, выбрал неширокий и длинный и обмотал им, наподобие бинта, голову старика, но неплотно – так, чтобы у затылка можно было просунуть палец. Вместо пальца он поместил за тряпку принесенный с собой прут.

Старик безвольно сидел, вытянув ноги. Половина лица его была в крови, другая же половина заметно выделялась в темноте своей бледностью.

– В-в-в… – вдруг вырвался из его горла звук.

Дун Ли, взявшись за оба конца прута, выжидательно замер.

– В-в-возьми… монеты… – с усилием произнес старик, и вдруг взгляд его остановился на брошенной тетради. – В-возьми что х-хоч-чешь… только не…

Он обессилено замолчал.

Дун Ли, не колеблясь, надавил на прут. Ткань мгновенно натянулась, сжав раненую голову хозяина дома. Тот вскрикнул, заелозил по полу ногами и вцепился ногтями в повязку, пытаясь освободиться. Мучитель налег еще, провернув прут почти на один оборот. Старик истошно заголосил, но опасаться было нечего – его крик мало чем отличался от воя ветра во дворе.

– «Только не» – что именно? – спросил Дун Ли, перегнувшись через плечо старика. – Я знаю, серебришко у тебя водится. Говори, пес плешивый, или еще закручу!

Отчего-то такая совершенно несвойственная ему хладнокровная грубость сейчас воспринималась им как должное – именно так ведь и должен вести себя заправский разбойник.

– Н-нет… Т-ты не м-можешь з-за-брать это…

Хозяин дома с ужасом всмотрелся в наполовину скрытое повязкой лицо парня и опять попытался дотянуться до него, но рука обессиленно упала. Нижняя челюсть его отвисла и мелко задрожала.

Дун Ли ослабил зажим и похлопал свою жертву по щеке. Затем несколько раз сильно ущипнул и дернул за бороду. Но, похоже, старик снова потерял сознание, или вообще душа уже выходила из него вон.

Поняв, что дальнейшие пытки ничего не дадут, а время неумолимо бежит и ночь уже на исходе, Дун Ли вытащил из-под повязки на голове страдальца прут. Оставив тело в покое, вернулся к вещам. Вскоре ему удалось отыскать в сваленном ворохе кубышку, полную меди.

На миг он задумался. Добить ли старика, вмазав ему еще несколько раз прутом? Или порыскать в кухне, раздобыть огниво и устроить в лачуге пожар, чтобы скрыть все следы? Но нет, гореть тут особо нечему… А если вдруг и займется вся эта рухлядь, то пожар всполошит округу раньше времени. Уйти надо тихо и как можно скорее. Добычу лучше упаковать поудобнее.

«Ну, вот и для свидания денежки теперь есть! – отметил про себя, пересыпая монеты на расстеленную тряпку. Завязал концы и взвесил узелок в руке. – Да здесь не на один хороший ужин хватит!»

Поразмыслив, он решил поместить украшение к деньгам, чтобы случайно не выпало оно из обмотки – ведь бежать надо через полгорода, да еще в такое ненастье.

Дун Ли извлек фигурку, так и не нагревшуюся от тепла его тела. Положил на ладонь и попытался рассмотреть получше. Странная полуящерица-полудракон. Диковинное животное с бутылочной мордой, отталкивающее своими хищными чертами, но вместе с тем завораживающе красивое – словно мастеру удалось соединить и передать в металле две противоположности. Пожалуй, он поначалу ошибся в оценке, и Орхидея таким подарком будет довольна. Эх, спросить бы у всезнающего дядюшки Чженя, что же это за зверь такой… Но как объяснить, откуда это украшение взялось? Хозяин точно знает, что даже на простой кусок серебра денег у его помощника нет, а тут – целое искусное изделие!

Дун Ли развязал узелок и спрятал диковинку в кучу медных монет. Стягивая концы тряпки, он вдруг почувствовал, как в груди похолодело, а пальцы, утратив ловкость и силу, вновь принялись дрожать и едва справлялись с задачей. Мысли потеряли ясность и бестолково кружились в голове, точно мусорная куча, подхваченная ветром. Он – грабитель и убийца, и жизнь его никогда уже не станет прежней… Исправить ничего нельзя.

Страх объял каждую клеточку тела. Стараясь не смотреть на распластанное тело, Дун Ли поднял тяжелый узелок, сунул его за пазуху и бросился к выходу.

Выскочив из двора в переулок, он на миг замер, ловя незакрытой частью лица снежные зерна – ветер рвал на части невидимые в черноте ночи тучи и щедро разбрасывал над городом их содержимое. Обрадовавшись, что еще до рассвета его следы возле проклятого дома будут скрыты, Дун Ли припустил в сторону Небесного моста, придерживая у сердца туго набитую тряпицу с добычей.

ГЛАВА 4

СВИДАНИЕ

С раннего утра город бурлил. Настал день зимнего солнцестояния, от которого не так долго оставалось до главного торжества – новогоднего праздника весны. Погода словно снизошла до людских забот – наконец унялись пыльные бури, измучившие всех жителей Пекина. Как только северный ветер стих, отступил и суровый холод, а легкий морозец лишь придавал бодрости предпраздничной суете. Отливали золотистым светом иероглифы на Передних Воротах, сквозь которые гуляющие горожане устремлялись на одну из главных торговых улиц, застроенную красиво отделанными магазинами – шляпными, обувными, ювелирными. На расположенной неподалеку Дашиланьэр также было людно и шумно. Не протолкнуться и на Продуктовой улице – в воздухе витали запахи угольного дыма и всевозможной еды. Густой аромат плыл от лавок торговцев спиртным – в честь предстоящего торжества они выставили кувшины со сливовым вином и гаоляновой водкой и бойко зазывали народ. Мясники тоже вынесли прилавки на воздух. Перешучиваясь, они споро стучали топориками, предлагая покупателям свежие сочные кусочки. Многоголосые толпы текли во все направления – люди закупались для праздничного ужина и выбирали подарки. Повсюду покачивались пузатые красные фонари – на воротах, балконах, над входными дверями придорожных харчевен, в витринах магазинов – их цвет радовал глаз и, казалось, согревал тело. Город превратился в один огромный гомонящий базар. Ремесленники стелили покрывала возле своих лавок и раскладывали груды товара: посуду, обувь, платки, шапки, украшения и игрушки. На перекрестках расселись музыканты, водя смычками по струнам видавших виды эрху. Пронзительные мелодии, сопровождая крикливое прерывистое пение, разлетались над головами прохожих. Кружилось, будто снежные хлопья, птичье перо – продавцы ощипывали кур и петухов, потрясали в воздухе их тушками.